Аделина
Мы с Митей и Аделиной встречаемся только по вечерам. С утра мы еще слишком сонные, днем я и Митя работаем, а Аделина несет пост. Зачем она его несет, не понятно, только каждое утро после завтрака и утреннего туалета, Аделина занимает свое место на подоконнике и весь день что-то караулит.
По паспарту она - Аделина, но мы обычно зовем ее Делькой. Когда мы приходим домой, Делька оставляет свой пост и кубарем с кидается к нам, норовя попасть под ноги. Так она просит ужина. Мы идем на кухню, и вместе ужинаем. После ужина Делька снова лезет на подоконник, и, например, подслушивает наши разговоры. Голову в окно повернет, а глаза вертикальными щелочками на нас косит – слушает. Но это, когда разговор интересный, или ее касается, но обычно нет ей до нашей болтовни никакого дела. Знай себе, в окно смотрит. «Это тебе не телевизор какой, тут не заскучаешь», наверное, думает Делька, вертя свой черный хвост.
Снимаю ее с окошка, беру к нам с Митей на диван, в комнату. Сидит, недовольная. Не любит она, что б ее так бесцеремонно отвлекали. Вечернее представление пропустить не хочет. Посидит немного, из вежливости, и – шасть на окно. Чего в нем видела, мечтала о чем-то, не известно. Больно уж она скрытная по натуре.
А как-то весенним выходным днем устроили мы генеральную уборку. Устали за день, проголодались, ужинать садимся. А Аделины нашей и нет нигде. Мы к окну, а окно – на распашку! А этаж-то одиннадцатый!
- Вылетела! – кричу я, и стрелой лечу вниз.
Спускаюсь, Митя уже там (поехал на лифте). Дельки нигде нет. По крайней мере, ее нет. Мы смотрели под машинами и в кустах, звали, но даже следов ее никаких не было.
- Слушай, здесь ее нет, так может, она просто под кроватью прячется! – сказал Митя, глядя в мои, полные слез, глаза.
- А мы окно не закрыли! – паникую я, и Митя бежит в квартиру, а я остаюсь «ловить», если все же выпрыгнет.
Дома Дельки не было. И окно Митя закрыл, и мы весь дом обыскали, и ничего. Ночью, когда Митя уснул, я заплакала.
После этого я часто стала смотреть в окно. Стала пытаться восстановить цепь событий. Как я не закрыла окно на щеколду, и, не то ветром, не то Аделина лапой открыла злосчастное окно. И могла ли Делька приземлиться на незадачливого прохожего или дворовую вишню, если бы ее снесло ветром чуть правее. Или она смогла запрыгнуть в чье-нибудь открытое окно. Потом это как-то в привычку у меня вошло – в окно смотреть. Особенно вечером. Тусклая луна недоеденным бубликом цепляется за облака. Вороны сидят на проводах (неужели они прямо спать на них будут?). Люди бегают от машин через дорогу, словно потоки маленьких мышей, прячась в норки метрополитена и магазинов. Огоньки, как маленькие звезды, разбросанные разноцветной мозаикой, текут по дороге, переливаются, освещая гаснущее небо. Картина в окне, словно голограмма, меняет углы освещения, играет оттенками от серого унынья до объемной радуги.
Отвлекает от очередного вечернего созерцания крик домофона. Беру трубку.
- Ну открывай, чего так долго, - кричит на меня Митя. Я начинаю волноваться и ждать Митю. Приходит, открывает куртку, а она там сидит. Я даже не верю. Худая, облезлая и с раненым ухом. Пугается, и лезет глубже Мите в куртку, в самый рукав. Не знаю уж, как она спаслась, и как прожила эти две недели.
Митя возвращался с работы, смотрит, возле соседского подъезда собаки окружили что-то и лают. Подошел поближе, сморит, а это Делька наша в угол забилась, шипит. Ну, он забрал ее, конечно, она его не узнала даже сразу. Отмыли мы ее, накормили, ухо вылечили. Но она долго еще под кроватью пряталась, выходить боялась. Зато с тех пор стала ласковой, прямо не узнать. В окно смотреть она больше не любит. Так, глянет иногда, поморщится, да на руки лезет. «Не выдержали, видно, мечты столкновения с реальностью,» шутим мы. А сами часто берем после ужина по кружке чая, и садимся у окна, смотреть, как одна картина голограммы медленно перетекает в другую.
