Дорогие читатели,
спасибо. Рад, что вам понравилось.
Про Москву постараюсь своё откопать 
А пока буду копать, посылаю не своё, но интересное - московские рассказы С.Фофанова - внука того самого поэта К.Фофанова. Он классный прозаик и фотохудожник. Псевдоним на Прозе.Ру - Виждь.
Итак, рассказы:
Наискосок
Пётр - огромного роста, если взглянуть на него со стороны, и руки у него размашистые, и пальцы длиннющие - смогли бы ухватить на рояле две октавы. Но он не обучен музыке и в смысле восприятия самого себя - человек маленький; ему нравится думать, что есть на земле люди, которые разбираются во всем больше, чем он, а в космосе есть много планет, по сравнению с которыми Земля совсем маленькая, - не всем быть великими. Когда он об этом думает, ему становится хорошо, он чувствует, что на своём месте.
Он плиточник, числится в штате инженерно-технической службы предприятия - когда-то огромного и процветающего, а теперь сдающего свои площади в аренду коммерческим структурам. Поэтому Пётр только числится, а на самом деле кладет плитку в туалетах, ванных и кухнях для замечательных людей, которые платят ему за это тоже замечательно.
Галина Григорьевна - из их числа и тоже бы могла заплатить ему замечательно, но не заплатила. Ей приглянулся плиточник, понравилось, что он большой и с ним просто - сложностей хватало и на работе – она стала женой Петра.
- А ты за что меня полюбил, - кокетничает Галина Григорьевна с мужем.
Пётр смущается. Не тронули его ни карие, с вишнёвым отливом, украинские очи, ни чёрные гулливые бровки. Его восхитил зад будущей супруги. И если бы Пётр числился бухгалтером, то сказал бы, что зад её значителен, как итоговая сумма в сводном отчете большой фирмы! Но с цифрами имела дело сама Галина Григорьевна, а он - с плоскими плитками.
Пётр худощав. И потому семейный уклад, который представляется Галине Григорьевне, включает усиленное питание мужа: то ли ей хочется подогнать комплекцию Петра к своей, то ли в её натуре открылась новая черта - жалостливость. Когда Пётр, устав от постельной кутерьмы, зыбко уходит в сон, она вдруг, запричитав, порывисто прижимает его голову к своим растёкшимся грудям.
Однажды ночью плиточник проснулся. Светила луна; её свет обильно вливался в комнату, а это значило, что красавица в своей полноте, и стоит приподнять голову над подушкой, обратив лицо к окну, обязательно встретишься с ней взглядом и будешь счастлив, - но совсем не оттого, что пухлые женские руки жарко обнимают твою голову, - оттого, что она будет тихо глядеть на тебя, как глупая пузатая рыбка в аквариуме. С ощущением чего-то необыкновенного, необъяснимого он закрыл глаза и тихо заплакал.
Как-то вечером, чаёвничая с супругой на кухне, он вдруг высыпал скороговоркой: «Стилист стелет постель, а туман стелется». Потом подумал и добавил: «Ну надо же!» - и вопросительно посмотрел на супругу.
У Галины Григорьевны замерло сердце: она замечала, что с мужем творится что-то неладное, а теперь поняла: катастрофа! - семейная идиллия разваливалась.
Бухгалтерша не стала мешкать, и вот она с мужем в кабинете у психотерапевта, а после приёма осталась с врачом наедине.
- Ничего особенного, - говорит психотерапевт. - Ваш супруг здоровый человек.
- Здоровый? - удивляется Галина Григорьевна.
- Ну, как вам сказать, совсем здоровых людей не бывает, есть, как говорится, недообследованные: у каждого, если покопаться, можно найти и комплексы, и неврозы. Сменил место жительства - вот вам и стресс, а там и пошло, и поехало.
Галина Григорьевна отнеслась серьёзно к словам врачебного специалиста и, всё обдумав, подошла вечером к мужу:
- Петя, съезди к себе домой, я с нашими квартирантами созвонилась, они нам деньги должны, я их предупредила, что ты подъедешь завтра.
Работы у Петра всегда много, а в тот день оказалось просто невпроворот, он и спохватился только в десятом часу. Ох, как не хотелось ему встречаться с квартирантами, но всё же собрался: жену подводить нельзя. Сел в метро и пару остановок проехал в каком-то оцепенении (после напряженного дня голова была как налитая свинцом, тяжелая, и в ней даже что-то потрескивало) и вдруг решил не крутить концы, а выйти из душной подземки и рвануть к дому наискосок через железную дорогу, как делал это раньше школьником.
Автозаводской мост стал частью третьего кольца, и теперь даже поздно вечером на нём шумит транспортный поток. Пётр прошёл по боковой дорожке, спустился с моста на железнодорожную платформу и по приставленной лесенке - на насыпь. Перебрался через тихие мерцающие полосы рельс, прошуршал разъезжающимися ногами по щебенке и, выйдя из-под бетонных сводов моста, очутился на железнодорожных задворках набережной.
Издалека закричала электричка, известив о своём приближении, обдала светом прожектора, нагнала, окатила воздушной волной, помелькала светящимися окнами вагонов, простучала колесами на стыках стальных рельс: «Стилист стелет постель, стилист стелет постель …» и помчалась дальше.
«А туман стелется», - заворожённо добавил Пётр. За рекой, над литейкой ЗИЛа показалась огромная желтая луна, подсветила дымы заводских труб и стала неспешно всплывать на небо.
Пётр в волнении провёл по лбу ладонью и вдруг наткнулся на два бугорка, которые от прикосновения зачесались и начали быстро расти. Засвербело в пятках. Пришлось скинуть ботинки, стянуть носки. Рыба поднялась над дымами и ждала, блестя золотым пузом, - плиточник вожделённо заблеял.
(иллюстрации есть тоже - в конце скажу, где)
Вот про фотографа:
Небольшая прогулка в обеденный перерыв
Я один в кабинете. Сижу за столом. Напротив гостевой стул, за ним белая стена. На ней ничего нет, на стене справа от меня висит календарь, а позади меня - фотография; мои гости взгляды на неё бросают, расслабляются, и напряжение из разговора уходит.
Фото попало ко мне случайно. Три года назад наше подразделение сменило адрес; мы переехали в другой район, незнакомый для меня, и первое время я выходил в обеденный перерыв прогуляться: бродил по соседним улицам, разглядывая особнячки, которых ещё не успели обратить в декоративную оболочку офисов, - в общем, удовлетворял своё географическое любопытство.
Как-то завернул в переулок - узкий даже по меркам дореволюционной московской застройки. Кирпичное двухэтажное здание (в своё время, наверное, доходный дом) прижимало его с одной стороны, с другой – теснил особняк - высокий; мне даже пришлось задрать голову, чтобы взглядом дотянуться до крыши.
- Обман зрения, - услышал я из раскрытого окна надо мной и увидел старика. – Переулок узкий, поэтому и кажется, что дом высокий, - пояснил он.
- Понятно, - я хотел двинулся дальше, но старик продолжил:
- Правда, в особняке потолки высокие. И у меня тоже такие, хотя наш дом строили гораздо позже. А сейчас такие потолки вообще не делают. Вот вы зайдите ко мне и сами увидите, какие раньше были потолки.
«Старик сумасшедший, - решил я, - или… одинокий».
Зашёл. Поднялся по лестнице на второй этаж, отыскал указанную квартиру; старик мне отпер дверь и повёл в глубину жилья. Он передвигался с помощью костылей, очень медленно, и выражение его лица всё время искажала гримаса, оттого что каждый шаг давался ему нелегко. Мы добрались до комнаты, потом до окна. Именно у окна, как я понял, инвалид проводил большую часть времени: на широком подоконнике находилась тарелка с вареной картошкой, чашка с недопитым чаем; здесь же блестел объективом фотоаппарат, валялись фотографии.
Старик плюхнулся изнеможённо на стул и, отдышавшись, затянул утомительный разговор - на весь мой обеденный перерыв. Подарил на прощание фото, одно из тех, что валялись у него на подоконнике, - на всех тех снимках было одно и тоже: особняк.
Один посетитель меня огорошил недавно:
- А ведь особняка больше нет.
- Как нет? – удивился я.
- А так; его хотели перестроить: внутри всё выломали, только наружные стены оставили; начали рыть котлован, стены туда и рухнули. Теперь ваше фото – история, хотя и не только ваше.
Он достал пачку фотокарточек и разложил веером на столе.
- Вот, узнаёте?
Это были снимки старика.
- Откуда же они у вас?
- Оттуда же откуда, наверное, и у вас. Он к себе зазывал? Фотографии предлагал? Вы взяли? Сколько?
- Одну, больше не предлагал.
- И мне тоже одну каждый раз давал. Вон сколько пришлось ходить.
- А зачем вам столько фотографий?
- Как зачем? - это же настоящие шедевры. Устрою выставку. Вы знаете, что Пиросмани никто за художника не считал, пока его картины в Париже не выставили? А знаете, сколько теперь за его работы дают?
- Не знаю, а что старик думает по этому поводу?
Собеседник вздохнул.
- Умер старик. Захожу на днях - тётка какая-то открыла, родственницей назвалась. Говорит, так и так – умер.
- От чего? – спросил я.
- Наверное, от старости. Или оттого, что особняк погиб, - ведь старик привык его видеть каждый день.
Я вспомнил, как вернулся с прогулки и стал разглядывать фотографию. Она мне понравилась. Было что-то трогательное в длинных тенях от закатного освещения, делающих портик здания загадочно-рельефным, в паре голубей, стремительно планирующих через пространство кадра, в удивлении на лице ребёнка, следящего из окна за их полетом, в отражении неба в стёклах окон верхних этажей. Вспомнились слова старика: «Из окна я вижу больше, чем вам кажется».
- А мне кажется, ему всегда небо хотелось увидеть, - сказал я.
- Не знаю, может быть, - согласился знаток Пиросмани. - Теперь из его окна такой классный вид на Москву открывается, и простора, простора столько... Так вы у него только раз были? – спросил он.
Приглашаю на нашу страничку о Москве.
http://artage7.4sql.net/MOSCOW/I28.HTM
